Плохая примета — не понимать целей собственного задания. Нет, моя цель — вполне конкретная — как раз была очевидна. Но цель заказчицы, после некоторых раздумий, все больше разжигала во мне желание вернуть задаток и сесть на ближайший самолет до Москвы. Это хорошая примета — когда детектив понимает, что дело может принести больше неприятностей, чем выгоды. С другой стороны, плохая примета, и прежде всего для собственной репутации — отказываться от уже принятых на себя обязательств. Поэтому я посоветовал сомнениям переместиться из моей головы на полметра ниже, а сам по дороге к пункту сдачи в прокат автомобилей (там на мое имя была заказана машина), придумал новую примету: что скажет о грядущем дне цвет автомобиля.
Меня ждал красный Форд Фокус — не самый, надо признать, удачный с точки зрения маскировки цвет и мне даже пришлось сделать экстренный звонок Нине и попросить, чтобы во все последующие дни машины были бы серебристые — это, как я успел заметить, наиболее популярный, а значит, менее заметный цвет на кишиневских дорогах.
Красный Форд. Я естественно, подумал о крови, но через пару часов готов был признать, что окраска машины означает лишь яркость профессиональных впечатлений.
Я вычислил его в первый же день. В первый час. Да что там — сразу, стоило мне подъехать к дому, где проживает Лилия Сорочан.
Верная примета — если за квартал от дома заказчицы (вернее, ее племянницы), застыл темно–синий Фольксваген — Гольф с пялящимся на ворота дома водителем, а других автомобилей в обозримой зоне нет, значит этот единственный скорее всего и есть наблюдатель, за которым придется организовать контрнаблюдение. Что и было доказано, стоило открыться автоматическим воротам во двор, из которых появился мой заочный знакомый — желтый «Феррари» с девушкой в темных очках за рулем. Гольф сразу же резко, даже нервно сорвался с места, и мне стоило проследовать за ним в течение десяти минут, чтобы убедиться, что он и есть «хвост».
Нужно ли говорить, что вечером, оставляя в пункте проката красный «Форд», я оставил и исчерпывающие приметы — нет, не список суеверий, а обширные материалы об объекте: с полсотни цифровых фотографий, две DV-кассеты и даже его домашний адрес, ради которого мне пришлось бросить машину и дважды менять маршрутные такси вместе с объектом: он жил на окраине города, но машину оставил в центре, на платной автостоянке (разумеется, это был вариант связи, и если бы не указание неотрывно следовать за объектом, я бы вычислил и связника — того, для кого объект, конечно же, оставляет материалы в машине).
К моему удивлению, Нина, с которой мы встретились в редакции следующим вечером, не проявила никакого интереса к фигуре возможного связника — верная примета того, что заказчик наблюдения за Лилией известен моей заказчице, более того, еще раз настойчиво и даже с некоторым нетерпением повторила, что моя задача теперь, когда наблюдатель известен — вести его от и до его подъезда, с раннего утра до позднего вечера и незамедлительно сообщать по телефону о малейших изменениях в его маршруте и месторасположении.
Меня, откровенно говоря, заинтриговала подобная с трудом скрываемая нервозность; было очевидно, что заказчица не хочет, чтобы я знал организатора наблюдения за Лилией (который, вероятно, уже известен), и от профессионального соблазна выяснить это вопреки воли клиента меня удержали два фактора: во–первых, подозрение, что я — не верхняя ступень в цепочке наблюдения и что может быть еще один «хвост» — на этот раз за мной, во–вторых — увеличение гонорара, о котором меня проинформировала Нина, в случае, как она заметила, твердого соблюдения условий работы с моей стороны.
Между прочим, от импровизации я отказался не столько из–за внепланового вознаграждения, походившего одновременно и на откуп, и на угрозу, сколько из–за совершенно четко сложившегося у меня убеждения, что мой объект — и есть основной приоритет заказчицы. Дело в том, что на той же встрече Нина уже сообщила мне его имя.
Его звали Сергей Платон.
Разумеется, имя, вернее фамилия, более чем говорящая за себя и одновременно порождавшая почву для новых суеверий. Я сразу вспомнил детство, поездки к бабушке в Ереван и задиристого соседского пацана по имени Сократ — он был старше на два года и мне регулярно от него доставалось. Интересно, подумал я, каких ударов мне ждать от человека по фамилии Платон?
Вообще, должен заметить, что этому самому Платону больше подошла бы фамилия Диоген, или как там звали того, кто спал в бочке? Квартирка, где обитал мой объект, оказалась съемной и находилось в производящем, мягко говоря, отталкивающее впечатление, уже от одного вида и запаха подъезда, панельном доме, заброшенном, как я уже упоминал, на самом краю города. Уж не знаю, занимали ли его философские рассуждения, но нужно признать, что характер его работы предоставлял ему все возможности для размышления над вечными как мир вопросами. Ей–богу, уже к четвертому дню контрнаблюдения мне хотелось постучать в окошко синего Гольфа и спросить, когда опуститься стекло: эй, парень, тебе самому–то не надоело?
Видеть изо дня в день одно и то же: желтый Феррари, колесящий по городу, с остановками у магазинов, салонов красоты, кафе, торговых центров, спортивного зала и ресторанов. И еще я никак не мог поверить, что Платону до сих пор неясно то, что стало для меня очевидным за пару дней: что Лилия Сорочан — всего лишь наживка для него, для Платона, которого с загадочной для меня целью, но с моей помощью, водят по городу и одновременно за нос, вернее, за руль. Лилии нужно было очень потрудиться, делая вид, что она не замечает назойливо тащащийся, чуть ли не тыкающийся ей в багажник «Гольф». Кстати, тогда же я усомнился, что Лилия не подозревает о моем существовании — слишком уж порой демонстративно она избегала Платона, что позволило сделать мне категоричный вывод о том, что мой подопечный — абсолютный и безнадежный дилетант.
Окончательное доказательство в, мягко говоря, непрофессионализме Платона, было предъявлено мне, когда объект, следуя, разумеется, за своим объектом, оказался на крытой автостоянке торгового центра, расположенного чуть выше железнодорожного вокзала. Я достаточно неудобно припарковал машину — в том смысле, что «Феррари» Лилии мне не был виден, зато я мог видеть, как с ее машины не спускает глаз Платон. Вернее, мне казалось, что он не спускает. Когда же я услышал знакомое ржание резвого жеребца из итальянской автомобильной конюшни и увидел, наконец, «Феррари» — просто потому, что машина покидала стоянку, только тогда я понял, что Платон спит.
Он спал! Дрых, храпел, не знаю какие еще можно подобрать синонимы, в любом случае, сон его был настолько крепок, что он не услышал рев уезжающего «Феррари». Впервые за всю мою карьеру мне пришлось будить свой же объект наблюдения. Проезжая мимо «гольфа» (в тот день я был на «Ленд Крузере»), я несколько раз посигналил, а еще потом, когда мы уже оказались на трассе, позволил недотепе обогнать себя.
Впрочем, сонливости Платона, так же, как его вопиющей безалаберности и неосторожности, можно найти, если не оправдание, то хотя бы объяснение.
Женщина.
Женщины — не самая лучшая примета не только на корабле. Чрезмерная влюбленность грозит неприятностями и частному детективу, которому на время задания лучше забыть о чувствах, расхолаживающих концентрацию в то самое время, когда необходимо запоминать и понимать значение каждой детали. Влюбленный сыщик — плохой наблюдатель и даже за влюбленными, и это даже не примета, это факт.
Могу поручиться, что стал свидетелем первого свидания Сергея Платона с новой подружкой. Губастенькой девушкой со смешными и пышными кудряшками, которую до этого я не видел и с которой — гарантирую — объект не встречался, во всяком случае, за время моего пребывания в Кишиневе. Хотя он сразу подарил ей цветы и даже посадил в машину, была в их взглядах какая–то принужденность, из чего я заключил, что скорее всего они познакомились по Интернету и достаточно долго переписывались, прежде чем встретиться. Живой человек в любом случае кажется незнакомым, даже если досконально изучены его фотографии, это я могу заявить ответственно: распознавание оригинала по снимку — мой конек, даже если объект наблюдения совершенно не фотогеничный.
Правда, начиная со второго дня они уже были любовниками — и в этом я тоже могу поклясться. И дело не только в прилюдных поцелуях и в том, что он теперь оставлял машину на стоянке, брал такси и они вместе ехали к нему, в дом на окраине Кишинева, а снова в их взглядах: я всегда утверждал, что примета хорошего сыщика — прежде всего его знание и понимание психологии человека, и только потом — острый глаз.
